Сколько бы ни прошло дней с той проклятой войны, она всё равно будет напоминать о себе ветеранам Великой Отечественной, их детям и детям их детей, и внукам их внуков. Потому что, хотя есть великий подвиг Победы, остаётся и боль утрат. И пусть в памяти сохраняются имена тех, кому мы, сегодняшние, обязаны жизнью.

Непридуманные монологи

Антонина Созинова и Мария Лушня до Великой Отечественной не были знакомы друг с другом. И на войне им встретиться не довелось. Но выполняли они одно профессионально общее дело. Поэтому и рассказы их взаимодополняющи, эмоциональны и трагично­правдивы.

Слово военфельдшеру Марии Лушне:

«…Полыхнуло оранжево­жёлтым светом, что­то оглушительно громыхнуло и раз, и другой. Почудилось, что мотор заглох, слышней стали стоны, крики раненых, но… опасный участок дороги мы всё­таки, вроде бы, миновали. Вдруг за дверкой кабины будто бы промелькнул светлячок, и рука шофёра сорвалась с баранки. Он был без сознания…

Я жгутом перетянула ему плечо, на раны наложила повязки, сделала инъекцию морфия и камфары с кофеином. «Маша, иди за подмогой!» ­ придя в сознание, сказал мне шофёр. И я пошла, стремясь как можно быстрее добраться до своей части. Но не прошла и пятидесяти шагов, как услышала скрип колёс и топот копыт. Это были подводы. С передней спрыгнул старшина, придерживая на груди автомат. Он воскликнул: «Братцы, Венера в кирзачах! Откуда явление?»

«Товарищ, выручайте, там раненые одни, есть умирающие. И шофёр ранен. В медсанбат надо!» ­ обратилась я. «Нам, сестричка, нельзя, у нас задание» ­ услышала в ответ. Растерялась. Потом крикнула: «Не пущу! Стрелять буду!».

«Ну, ты это брось, ­ нахмурился старшина.

Раненых переложили на повозки и поехали. До медсанбата добрались на рассвете. Вышедший капитан раздражённо скомандовал: «Мест нет, везите в полевой госпиталь. Ясно? Выполняйте!».

«Разрешите обратиться к начальнику медсанбата?» ­ я развернулась и побежала к палатке, где находился майор медслужбы Георгий Николаевич Малик. Ворвалась с шумом, с хода отрапортовав, что раненых не принимают, даже не осмотрев их.

«Товарищ старший лейтенант, ­ негромко прервал разговор сидевший за столом военный. ­ Почему Устав нарушаете, обращаетесь без разрешения старшего?»

«Товарищ генерал, вы же в накидке ­ погоны закрыты, звания не видно» ­ заступился Малик. «Откуда возите раненых? Сколько уже вывезли?» ­ спросил генерал. «Из­за реки, ­ ответила я. ­ За эту ночь уже 124 человека. Прикажите их принять!» «Ладно, ­ говорит, ­ примите у неё раненых». И дал мне свою машину доехать до части. Потом мы пошли в наступление, а через месяц в г. Старый Оскол в штабе 69­ой армии мне вручили орден Красного Знамени. Сказали: за раненых ­ от генерала Перетерского».

Теперь монолог другой участницы Великой Отечественной войны ­ медицинской сестры Антонины Созиновой:

«Когда война началась, мне только­только исполнилось 18. Я сразу поступила в Красноярске на курсы медсестёр. Закончила, и месяц мы ходили на практику в госпиталь. Потом пришла повестка, но меня почему­то оставили «до востребования». В 1942 году меня отправили в санитарный поезд. Мы забирали раненых из разных мест. Приедешь ­ ни улиц, ни домов… Горе, горе, горе ­ разрушенные города и покалеченные люди…

Шестьдесят раненых в вагон загрузят ­ их надо вымыть. Кого­то подбинтовать. Кому дать судно, кому утку. Если повязка намокла, просачивается ­ гипс подложить. Еду носили из вагона­кухни. Вагоны мыли, следили, чтобы чисто было. Нас было две сандружинницы на вагон ­ удивляюсь, когда мы спали? У нас даже просто не было времени, чтобы с больными посидеть, поговорить.

Раненых возили в Уфу, Куйбышев, даже до Средней Азии доезжали, в Красноярском крае ­ до Канска. Когда за Урал ехали ­ ближе к линии фронта соблюдали маскировку, чтобы нигде ни щёлочки не было.

Попадал наш поезд под обстрел, и даже ранило меня через окно осколком. А однажды в Житомирской области пришёл начальник сортировочного госпиталя №3689, сказал, что у них медсестёр не хватает. Так в 1944 году я оказалась в г. Коростынь.

Раненые шли потоком, поступали с передовой. Госпиталь, рассчитанный на 800 коек, был в составе действующей армии, принимал до 2000 человек. Работали при керосиновых лампах, при свечах. Едва подготовим раненых для дальнейшей транспортировки в тыловой госпиталь на лечение как уже привозят новых…

С продвижением фронта на запад переезжали и мы. Принимали раненых из Войска Польского, язык вроде был похожий, мы их понимали.

О Победе тоже узнали от раненых. Большое было ликование! Знакомые и незнакомые, больные и здоровые ­ все радовались, что не убило. Но Победа пришла, а раненые всё поступали и поступали. Ещё долго…»

…Две милосердные души. Две женщины, полные сострадания и отваги. Два добрых ангела, чьи сердца бились в такт со страждущими. Скольким раненым они помогли, скольких уберегли, сколько защитников Отечества с благодарностью и нежностью вспоминали и вспоминают их?

Яблоня с секретом

Это повествование начинается с послевоенного времени. Именно тогда, в двадцать второй день сентября 1969 года, к хирургу­травматологу МСЧ №51 Петру Ивановичу Коробко пришёл спортсмен Игорь Лихачёв, занявший второе место по слалому на третьем лично­командном чемпионате России по воднолыжному спорту в г. Свердловске. Он принёс в дар врачу свой диплом от Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров РСФСР. Рядом с золотым гербом страны приписка: «От благодарного пациента. Эту первую медаль я завоевал в соревнованиях после травмы».

Эх, знал бы он, сколько довелось преград ­ водных, снежных, скальных, буреломных и непролазно­грязевых пришлось в военное время преодолеть его ровеснику ­ рядовому Петру Коробко!

Телеграфист и связист дивизии им. Блинова 36­го отдельного эскадрона связи 5­ой кавалерийской дивизии, он попал на поле сражения, не успев дослужить до окончания действительного срока службы, которую проходил с 1939 года. Да и до того ли было? Враг наступал, связь в войсках жизненно нужна была всем нашим подразделениям ­ большим и малым, между штабами и линиями огня, в ней нуждались артиллерия и пехота, оборонительные рубежи и те, кто находиллся на самой передовой. А это значит, что в любую погоду, в любое время дня и ночи связисты в пути. Где бегом, где ползком, где перекати­полем: соединяют оборванные телефонные провода, тянут новые линии, отслеживают нити связи противника и ликвидируют их, порой вступают с врагом в рукопашную...

Впрочем, когда много лет спустя прошедшего всю войну ветерана Петра Ивановича Коробко спрашивали о самом памятном для него из пережитого в боях, он не жаловался на трудности, не сетовал на ранения или контузию. Едва приметно улыбаясь, он рассказывал про некий казус, случившийся с ним во время участия в операции «Багратион» (кодовое название Белорусской наступательной операции).

«Было много эпизодов, где висела жизнь на волоске. Во время операции «Багратион» немцы пустились в бегство после начала её. Наши части растянулись по направлению к Барановичам. По пути встречались сплошь сожжённые деревни ­ одни трубы торчат. И вдруг ­ чей­то сохранившийся дом. Мы решили остановиться здесь на привал. Когда необходимое было сделано, я вышел за штакетник и лёг под яблоню. И вдруг… заснул. Открываю глаза, а передо мной стоит вражеский солдат­чех, просит, чтобы я взял его в плен. Так я и сделал. А когда рассказал ребятам, как было дело, они долго шутили: кто кого взял в плен? Оказалось, этот солдат прятался на дереве, под которым я устроился».

Конечно, описанный Петром Коробко эпизод ­ одна из немногих счастливых случайностей войны и скорее исключение, чем правило. Но тогда это уже было свидетельством того, что проклятая война идёт на убыль и что это понимают не только советские солдаты...